Сердце Ангела - Страница 22

Я подавил желание переиграть свой план и побежал к «шеви». Улицы были почти пустыми, и я несся к центру по Сент-Николас, через Седьмую и Восьмую авеню, не обращая внимания на светофоры. Повернув на Эджкомб, я поехал по Бродхерст вдоль кромки Колониального парка до Сто пятьдесят первой улицы.

Оставив машину на углу близ Мэйком-плейс, я прошел остаток пути пешком. Это был гарлемский район «риверхаусов»: симпатичные четырехэтажные здания, располагавшиеся вокруг открытых двориков и торговых рядов. Хотя они строились во времена Депрессии, в них чувствовался более человечный подход к жилищному строительству, чем в тех гигантских монолитах, которым отдают предпочтение муниципалитеты в наше время. Я. нашел здание, куда заходил Пупс, и отыскал номер его квартиры в ряду латунных почтовых ящиков, вмонтированных в кирпичную стену. Входная дверь не представляла проблемы. Я открыл ее лезвием перочинного ножа менее, чем за минуту. Пупс жил на третьем этаже. Я поднялся по лестнице и осмотрел его замок: без моего «дипломата» здесь было не обойтись. Я сел на ступеньки и стал ждать.

Глава семнадцатая

Ждать пришлось недолго. Я услышал, как он, пыхтя, поднимается по лестнице, и загасил окурок о подошву ботинка. Не заметив меня, он поставил сумку из-под шаров на пол и полез в карман за ключами. Когда дверь открылась, настало время действовать.

Он наклонился за своей клетчатой сумкой, и я набросился на него сзади, схватив одной рукой за воротник, а другой втолкнув его в прихожую. Пошатнувшись, он упал на колени, и сумка загремела в темноте, словно мешок с гремучими змеями. Я включил свет и закрыл за собой дверь.

Дыша будто загнанный пес, Пупс поднялся на ноги. Его правая рука исчезла в кармане пальто и вынырнула оттуда с опасной бритвой. Я слегка напрягся.

— Я не собираюсь бить тебя, старина.

Он пробормотал что-то и неуклюже бросился вперед, размахивая бритвой. Поймав его руку своей левой, я быстро шагнул к нему и резко ударил коленом в самое уязвимое место. Пупс с тихим стоном осел на пол. Я слегка крутанул ему кисть, бритва упала на коврик.

— Глупо, Пупс. — Я поднял бритву, сложил ее и спрятал в карман.

Пупс сел, держась за живот обеими руками, словно боялся, как бы что-нибудь не отвалилось.

— Что тебе от меня нужно? — простонал он. — Ты не писатель.

— Попал в точку. Так что не трать время на болтовню и расскажи все, что знаешь о Джонни Фаворите.

— Я ранен. У меня внутри все отбито.

— Поправишься. Хочешь присесть?

Он кивнул. Я подтащил красно-черную сафьяновую оттоманку и помог ему поднять с пола его тушу. Пупс мычал, все еще держась за живот.

— Послушай, Пупс. Я видел вашу маленькую вечеринку в парке. Номер Эпифани с петухом. Что это было?

— Обеа, — простонал он. — Буду. Не все же черные — баптисты…

— А причем тут эта девушка, Праудфут?

— Она мамбо, как раньше была ее мать. Сильные духи вещают через это дитя. Она ходит на собрания хумфо с десяти лет. В тринадцать стала жрицей.

— После того, как заболела Эванджелина Праудфут?

— Ага. Кажется, так.

Я предложил Пупсу сигарету, но он покачал головой.

— Джонни Фаворит увлекался вуду?

— Он путался с мамбо, понимаешь?

— Джонни посещал собрания?

— Само собой. Почти всегда. Он был хунси-босал.

— Как?

— Он был посвящен, но не крещен.

— А как называют того, кто крещен?

— Хунси-канзо.

— Ты тоже хунси-канзо?

— Я был крещен давно, — кивнул Пупс.

— Когда ты видел Джонни Фаворита в последний раз на вашем курином празднике?

— Я тебе говорил, я не встречал его с начала войны.

— А что означала куриная нога? Та, что лежала на рояле, перевязанная ленточкой?

— Означала, что я слишком много болтаю.

— Насчет Фаворита?

— Вообще. О том, о сем…

— Не слишком убедительно. Пупс. — Я выпустил дым ему в лицо. — Ты не пробовал играть на рояле с рукой в гипсе?

Пупс попытался было подняться, но, сморщившись от боли, плюхнулся обратно.

— Ты не сделаешь этого.

— Я сделаю все, что нужно. Пупс. Могу запросто сломать тебе палец.

В глазах старого пианиста появился неподдельный страх. Для пущей убедительности я пощелкал костяшками правой руки.

— Спрашивай все, что хочешь, — выдавил он. — Я и так сказал тебе слишком много.

— Ты не встречал Джонни Фаворита последние пятнадцать лет?

— Нет.

— А Эванджелина Праудфут? Она не говорила, что видела Джонни?

— Я об этом не слышал. Последний раз она упоминала о нем лет восемь или десять назад. Я помню это, потому что тогда здесь появился какой-то профессор из колледжа; он хотел написать книгу о ритуале Обеа. Эванджелина сказала ему, что белым людям нельзя бывать на хумфо. А я тогда пошутил, что, дескать, если они умеют петь, тогда другое дело.

— И что она?

— Сейчас скажу. Так вот, она не рассмеялась, но и не рассердилась. Просто сказала: «Пупс, будь Джонни жив, он был бы могущественным хунганом, но это не значит, что я должна открывать дверь каждому белому, умеющему шевелить розовым язычком». Видимо, она думала, что Джонни мертв и похоронен.

— Пупс, так и быть, я рискну поверить тебе. А к чему эта звезда на твоем зубе?

Пупс скривился. Резная звезда блеснула в свете электрической лампы над головой.

— Это… чтобы люди знали, что я ниггер. Не хочу, чтобы они когда-нибудь ошиблись.

— А почему она перевернута?

— А так красивей.

Я положил одну из своих визиток на телевизор.

— Оставляю тебе карточку со своим телефоном. Услышишь что-нибудь — позвони.