Сердце Ангела - Страница 50

— Кто из вас знает, что ждет нас в конце пути? Кто может сказать, наступит ли "завтра"?…

Луи Сифр стоял посреди сцены, окруженный призрачными щупальцами дыма и запахом жженой магнезии. На нем был черный сюртук времен Эдуарда [Эдуард VII (1841–1910) — Король Великобритании и Ирландии, сын королевы Виктории. Одежда его эпохи отличается легкостью и элегантностью.] с длинными "ласточкиными" фалдами и жилет на двух пуговицах. На краю стола перед ним стоял черный сундучок на петлях, размером с хлебницу.

— Будущее — неписанный текст, и тот, кто посмеет прочесть его пустые страницы, сделает это на свою беду.

Сифр стянул белые перчатки и профессиональным щелчком пальцев заставил их исчезнуть. Он поднял со стола резную эбонитовую "волшебную" палочку и взмахнул ею в сторону кулис. Оттуда робко появилась танцовщица: ее крупное тело укутывал длинный, до пола, бархатный плащ.

— Время рисует портрет, который никто не может игнорировать. — Сифр очертил палочкой небольшой круг над головой женщины. Как по сигналу, она начала кружиться. — Кто из вас посмеет взглянуть на его завершенную работу? Это не то что смотреться в зеркало день за днем, — ведь вы не замечаете перемен, происходящих с вами.

Женщина повернулась спиной к зрителям. Ее черные разметавшиеся волосы блеснули в свете рампы. Сифр пронзил зрительный зал своей палочкой, как шпагой.

— Те, кто увидят будущее, да убоятся меня!

Танцовщица встала лицом к залу: беззубая тощая старуха. Один глаз был слеп и отражал свет, будто блестящий керамический шарик. Я не заметил, как она натянула маску, и эффект ее превращения был поразительным. Сидевший рядом в темноте пьяница, трезвея, охнул.

— Плоть смертна, друзья мои, — проповедовал доктор Сайфер, — а страсть умирает, как догорающая свеча на зимнем ветру. Господа, я предлагаю вам взглянуть на прелести, еще недавно волновавшие вашу кровь.

Он взмахнул палочкой, и танцовщица распахнула складки тяжелого плаща. На ней все еще красовался украшенный кистями наряд, но за нашитыми блестками висели пустые, сморщенные груди. Когда-то внушительный живот вяло провис меж угловатых — как у скелета — бедер. Это была совершенно другая женщина. Сымитировать эти распухшие от артрита колени и исхудалые ляжки было невозможно.

— К каким же выводам мы приходим? — Доктор Сайфер улыбнулся — как практикующий врач, вызванный на дом. — Спасибо, дорогая: весьма поучительно. — Движением палочки он отпустил древнюю старуху, и та, хромая, удалилась со сцены. В зале прошелестели аплодисменты.

Доктор Сайфер поднял руку.

— Благодарю, друзья мои. — Он с изяществом кивнул. — В конце каждой тропы лежит могила. Бессмертна только наша душа. Как следует охраняйте это сокровище. Ваша гниющая оболочка лишь временный сосуд на бесконечном пути.

— Позвольте рассказать вам одну историю. Как-то раз, когда я был молодым, и решил попутешествовать, в Танжере, в аортовом кабаке, мне повстречался старый моряк. Мы разговорились. Мой собеседник был немец, родом из Силезии, но последние годы ему светило марокканское солнце. Зимы он проводил в Марракеше, а летом пьянствовал в тех портах, которые приходились ему по душе. Я поздравил его с такой замечательной жизнью.

"Я кочую эдак уже лет сорок пять", — отвечал немец.

"Вам очень повезло, — заметил я, — что не пришлось выносить удары судьбы".

"Повезло? — рассмеялся старый моряк. — Ну так считай, что повезло тебе. В этом году я должен передать свою удачу другому".

Я попросил его объясниться, и он поведал мне то, чем я сейчас делюсь с вами. Когда он был молодым и тоже решил повидать мир, он встретил в своем первом плавании старого моряка с Самоа, и тот дал ему бутылку, содержавшую душу испанского квартирмейстера, когда-то плававшего с армадой короля Филиппа. Любая болезнь или несчастье, которые могли постигнуть владельца бутылки, доставались несчастному узнику. Старик не знал, как попала в бутыль душа испанца, но знал, что по достижении семидесяти лет он должен будет передать ее первому встречному юноше, который согласится ее принять, иначе ему придется взвалить на себя все страдания, поменявшись местами с несчастным конкистадором… Тут старый немец глянул на меня с печалью. До семьдесят первого дня рождения ему оставался лишь месяц.

"Время постижения жизни подошло к концу", — сказал он и отдал мне бутылку янтарного цвета, из-под рома, ручной лепки. Ей было много сотен лет, и заткнута она была золотой пробкой.

Доктор Сайфер протянул руку к черному сундучку на столе и извлек бутылку. Он поставил ее на сундучок. Описание было точным, но в нем не упоминалась мечущаяся внутри сосуда тень.

— Да, я прожил долгую и счастливую жизнь, но послушайте… — Мы вшестером вытянули шеи, прислушиваясь. — Слушайте, — голос Сифра перешел в едва различимый шепот. В наступившей тишине тонким жалобным колокольчиком забились причитания — словно цепочку из скрепок протащили по краю хрустального кубка. Я навострил уши, пытаясь различить гулкие звуки, исходившие, казалось, из янтарной бутылки.

— Ай-юда-мэ и… ай-юда-мэ и… — Снова и снова все та же призрачная мелодичная фраза.

Я пристально смотрел на губы Сифра. Огни рампы высвечивали его улыбку. Он даже не скрывал чувственного наслаждения происходящим.

— Таинство судьбы, — продолжал он. — Почему я должен вести жизнь, свободную от страданий, в то время как другая душа обречена на вечные муки в бутылке из-под рома? — Сифр извлек из кармана черный бархатный мешок и сунул в него бутылку. Крепко стянув тесемки, он поместил его на крышку сундучка, и вновь сверкнула в огнях рампа его улыбка. Не говоря ни слова, он грациозно повернулся и резко ударил мешок эбонитовой палочкой. Звука разбивающегося стекла не последовало. Пустой мешок был подброшен в воздух и ловко пойман. Луи Сифр скомкал его в шарик и сунул в карман, коротким поклоном поблагодарив за аплодисменты.