За матовыми стеклами дверей "Круземарк Маритайм, Инк." тускло горел свет. На другом конце коридора то и дело принималась стучать пишущая машинка. Натянув свои рабочие перчатки, я вставил "универсал" в первый из многих замков. Он тоже был талисманом, открывающим двери, — на пару с. высушенной "рукой славы" Маргарет Круземарк.
Я осмотрел всю контору, переходя из комнаты в комнату, мимо рядов зачехленных пишущих машинок и молчащих телефонов. Никто из молодых, озабоченных своей карьерой служащих не пожертвовал на этот раз субботним гольфом. Даже телетайпы получили выходные.
Я установил фотокамеру "Минске" и копировальную подставку на Г-образный стол, и включил лампы дневного света. Чтобы открыть шкафчики с досье и ящики стола, понадобились лишь мой перочинный нож и согнутая скрепка. Я не имел представления о том, что ищу, но раз Круземарк нанял бандитов и попытался устранить меня, значит, было у него что-то за душой.
Время тянулось еле-еле. Я просмотрел сотни досье, фотографируя все, что могло вызвать хоть какой-нибудь интерес. С криминальной точки зрения, лучшим из всего, что мне удалось добыть, было несколько поддельных договоров и одно письмо к конгрессмену с открытым предложением взятки. Это вовсе не означало, что все остальное здесь чисто. Если знаешь, где искать, то под вывеской любой корпорации всегда найдешь небольшой криминал.
Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании "Круземарк Маритайм, Инк." прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.
Покончив с досье, я вошел с помощью "универсала" в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу — наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
— Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
— Какую лекцию?
— Возможно, это будет проповедь.
— Проповедь?
— Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с "универсала" Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на "бегущую строку" на Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…
Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
— Я скучала по тебе, — шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. — О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
— Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
— Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
— Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
— А твой бедный, бедный рот!
— А как насчет носа?
— Почти такой, как был, но чуть больше.
Мы поужинали в ресторане "Линди". Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
— Тебя навещал тот самый лейтенант? — спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.